- Строй, повзводно, марш! – и они шагают вперёд, не разбирая дороги. Уставшие, разбитые, их только что вернули с передовой. Им досталось, но они ещё могут идти. Они всё могут. Он тоже. Он идёт в общем строю и слышит, как где-то на соседнем участке ухают орудийные раскаты. Там скоро будет бой, но это уже не их забота. Им бы дойти до дома, до своих бараков в ближнем тылу. Растянуться на нарах и поспать. На передовой никогда не поспишь нормально, будь то обстрел или тишина. Бывает ли вообще на фронте тишина? Ветераны говорят, что нет, и они, в общем-то, правы, её не бывает. Тишина теперь – роскошь, которую простой солдат не в силах себе позволить.
Пауль прикасается к губам и чувствует на них липкую тягучую смесь крови и слюны. Это видение. Его грудь сдавливает, в глазах темнеет, и Солдат закашливается, сгибаясь пополам. С кашлем из лёгких выходит кровавая мокрота, и он долго отплёвывается. На языке остаётся привкус крови, а голова начинает слегка кружится. Он прислушивается. Тишина. Нет, настоящая тишина. Нет никаких разрывов и голосов солдат. Никого на пустой улице. Это лишь видение. Это лишь кажется. Пауль тяжело вздыхает и поправляет воротник шинели. Надо идти дальше, всё-таки он идёт именно по этой причине. В городе плохо с докторами, особенно с теми, кто лечит подобные недуги, но ему посоветовали одного. Парень думает об этом с неким скепсисом, но попытка не пытка, тем более, что этот «доктор» какой-то таинственный и странный, как говорят. Да и ещё живёт неизвестно где. «Ничего, где наша не пропадала! Пошли дальше, Пауль, пора идти». И он идёт. Широкими шагами, быстро, не хочется затягивать, тем более, что погода и так не очень. От ветра он кутается в свой плащ военного образца.
Серое небо, скучная погода вокруг, и мир, словно выцвел. Хотелось бы видеть в мире больше ярких красок, но тут это маловероятно. Даже растения тут имеют бледный цвет. «Интересно, а летом также? Или тут и цветы цветут? Должны же цвести, иначе из чего Фермеры фрукты берут?» Он запускает руку в карман, где лежит сушёная слива. Её вкусно сосать, когда есть не особо хочется, но не хватает сладкого. Одну такою Солдат берёт в рот и с удовольствием рассасывает. О пути он думает, чем платить этому доктору. Конечно, лучше работой, так проще, но, если что, придётся изворачиваться и доставать вещи. Но лучше работой, сразу, быстро и без вопросов, парень готов браться за любое дело, недаром, что крепкий и молодой.
И вот показалась избушка. На вид вроде крепкий такой домик с хорошим двориком и хозяйством. Было ощущение, что тут живёт какой-то старичок или старушка. Обычно современные люди делают дома другими, а тут всё, как в старину. Пауль остановился и посмотрел на строение в нерешительности.
- Вперёд, солдат! – прозвучало где-то над ухом. Эта простая фраза заставила отбросить все сомнения и сделать шаг. Но тут же его согнул приступ кашля. Снова на земле кровь. Её так много, словно из чашки. Но отступать некуда, когда шаг уже сделал. Откашлявшись и вытерев рот рукавом, юноша подходит к дому. Пару минут стоит перед дверью, рассматривая её,а затем отрывисто стучит три раза. Затем ещё три раза.
- Хозяева?! Есть кто-нибудь?!

Долго ждать не пришлось. Дверь открыли, но на пороге вместо бабушки или дедушки…или вообще доктора, в понимании Пауля, оказалась какая-то девица. Он даже смутился. Нет, ничего особенного просто к девушкам тут привыкнуть было сложно. Они казались какими-то неземными, а может дело было в том, что при жизни они так и остались для молодого бойца неземными созданиями, незапятнанными войной и всеми её ужасами. Солдаты – пошляки, но их пошлость рождена не ради оскорблений, а ради того, чтобы в понятных словах и выражениях описать себе непонятный мир чувств и отношений. Но к девушкам они все уважительны. Разве можно смотреть на хрупкое, нежное тельце иначе, кроме как с заботой и воздыханием? Это ведь девушка, дурак-человек, а не пахотная лошадь! Надо получить разрешение с ней говорить, не то, что дотронуться.
- Кхм, - Пауль откашливается и утирает окровавленные губы. – Я пришёл к доктору…к лекарю или как-то так, - он виновато пожимает плечами. Во рту у него стальной привкус, но плевать он не осмеливается, поэтому с усилием глотает жижу. Наверное, глупо он сейчас выглядит, такой деревянный солдатик. Совсем неказистый, нескладный и топорный. Впрочем, солдату зевать не годится, поэтому Пауль быстро берёт себя в руки и говорит уже увереннее. – Можно к нему пройти?
Попутно он заглядывает за спину к этой девице и рассматривает убранство дома. Да, такого он точно не видел. Старый дом. Старый по духу и по своему характеру. А значит, основательный и серьёзный, не простой. Но это было даже хорошо, значит, хозяин тоже серьёзный и не будет просто так языком молоть.

«Доктор – это она? Вот эта девочка? Ну, то есть это бывает, врачи вообще чаще всего женщины…то есть сёстры милосердия, но среди медперсонала больше женщин». Пауль прошёл в прихожую, снял сапоги. Большие, с широкими голенищами армейские сапоги. Трубы такие, как у парохода, в них удобно заправлять брюки, но при беге по пересечённой местности в них часто попадают камешки и грязь, так что приходилось часто выбивать их. А в дождь и того хуже. Сколько народа получило простуду лишь от того, что им в сапоги затекла вода на посту.
- Да, я…меня называют Солдатом, я – солдат. У меня болит в груди, я кашляю кровью - он выбрал какую-то пару по размеру и аккуратно поставил сапоги в углу. – Я умер… - припомнить бы. А ведь было словно вчера. Боль в лёгких пронизывает грудь, и юноша сгибается. – Хлор, - его поражает приступ кашля. На пол летит кровь и какие-то мелкие кусочки, как строганина. В глазах темнеет, но Пауль удерживается на ногах. Он достаёт из кармана платок и вытирает пол, глядя на девушку снизу вверх. Он помнит. – Отравление хлором, потом меня добил какой-то солдат. Я попросил.
У его рта всё ещё подтёки крови, но в глазах уже прояснилось. Обычно после этого все врачи разводят руками и говорят, что тут местная медицина бессильна. Осмотрим, что скажет эта лекарь. Всё равно терять нечего. Его лёгкие перегорают до сих пор, но потом сразу восстанавливаются. Он понимает, что это, скорее всего, полностью не убрать, но уменьшать было бы уже неплохо.
- Простите, я испачкал пол, - как-то зло говорит он. Он злится не на девушку, а на себя.  – Я могу вымыть потом, если хотите.

Пауль выгнул бровь в некотором удивлении. «Она точно лекарь? И о хлоре не знает? Это же элементарно…» Это незнание привел его в недоумение, но возражать он не стал. Информация о газе была в его голове, как на полочке. Не воспоминание о жизни, а знание. Это всё равно что знать, что такое солнце, и откуда оно встаёт. Это было несложно.
- Хлор – жёлто-зелёный газ, тяжелее воздуха, - начал он, подтягивая мысли с нужного направления. – Скапливается в низинах. При попадании в лёгкие и на глаза становится кислотой, - он сделал паузу. – Хлорной. Эта кислота разъедает ткани. Обычно те, кто вдыхал его, уже не вставали с койки. Они кашляли, бледнели, а потом они просто просили убить их. Эм… - тут он отвлёкся, глядя на задумчиво лицо лекарши. – В моё время врачи ничего не могли с этим сделать. Хирурги старательно зашивали людям лёгкие, но чаще всего те проживали не больше суток после операции. Я лежал на поле, когда французы пустили хлор, глаза можно закрыть, но я надышался его просто по горло. Я долго ещё лежал, может часов десять. Потом я попросил солдата убить меня. Он проткнул меня штыком в голову. Я до сих пор это всё помню? – в голосе Солдата было даже удивление. Он и сам не понимал, как запомнил всё до мельчайших подробностей, осеннее небо, солнце на лезвии штыка. Разве что последний момент он не помнил, но может это было и к лучшему. – Эм, доктор, - это обращение было понятнее, чем «лекарь». – Что Вы хотите делать?

«Я ни черта не смыслю в медицине, но то, что изучать надо – это верно. Не узнаешь своего врага, не сможешь победить. Тут всё понятно и правильно». Пи вопросе об этом месте Солдат выгнул бровь. Сюда его направляли с большой неохотой и как бы делая одолжение. Мол, ну, можешь сходить, но гарантий не даём. Так ведь никто не даёт гарантий, каким бы ни был врач. Теперь Пауль немного понимал о чём шло то молчание. Безусловно, эта врачевательница не стояла в одном ряду с прежними докторами, что смотрели его. Она точно не собиралась отступать там, где другие быстро складывали руки и отказывались что-либо делать. Она решила идти до конца, её настрой был виден сквозь улыбки и кивки.
- Я пойду, - твёрдо сказал юноша, проходя наверх. – Точно сказано – два раза не умирать. Der Kampf muss zum Sieg gehen*, - процитировал он Краузевица. Этот великий полководец ставился им в пример, он был идеалом их времени. И сейчас эта заученная фраза прозвучала почти автоматически. Такие истины вбивали в головы с большим старанием, и даже смерть не могла их вытравить. Наверху была комната для осмотров. Обычная смотровая, разве что с колоритом этого дома. Но Пауль и не придирался ни к чему. Во-первых, каждый врач по званию старше рядового, во-вторых, за плохое поведение они обычно дают наркоз, а это – верный признак надвигающейся беды. – Мне раздеваться? – вопрос был дежурным, потому что Солдат уже начал расстёгивать пуговицы рубашки, положив на стол железный крест на чёрно-красной ленте. На фронте такой давали чаще всего посмертно. Заслужить при жизни высшую награду за храбрость и мужество трудно, а вот когда ты отдал жизнь, сразу видно – не пожалел себя за Родину.
Он разделся до пояса. Странно это видеть, но у него совсем худое тело. В форме он кажется большим, крепким и сильным, но это лишь обманчивое напыление формы. На самом деле он худ и мышц у него не много, под бледной кожей проступают рёбра. Тут и там вдоль линии грудины видны красные пятна. Кровь из лёгких просачивается под кожу.
- Мне ложиться, доктор?

*Борьба должна продолжаться до победы(нем.)

В докторских делах Пауль был не силён, поэтому просто терпел то, что делала с ним девушка. Это было не больно, но странно, никогда раньше Пауль не испытывал таких ощущений. Сложно было их описать, но его словно рассматривали изнутри.
- Он становится кислотой при соединении с водой в лёгких, - скупо отозвался юноша. – Нет, первых ощущений жжения и боли нет, только последние, когда уже лёгкие пережгло, - к его горлу снова подкатила мокрота, но на этот раз Солдат проглатывает её, хотя и терпит сильную горечь. Следующие вопросы были обычными. Он перед столом, за ним сидит несколько человек, и тот, что в центре, большой и грузный спрашивает тоже самое. – Никак нет, - коротко отвечает молодой человек.
- Вот и отлично. Будешь быстро бегать, на фронте это пригодится, - довольно кряхтит человек в офицерской форме за столом. – Следующий.
- У меня кровь, - как-то туманно бормочет Пауль, глядя в пустоту и не видя ничего перед собой. Он прикасается к подбородку и отмечает, что с него уже стекает ручеёк красной жижи. Боль проходит через всю грудь, поднимаясь снизу, и Пауль закашливается. Кровь, вытекает из его рта, как из перевёрнутой чашки, какие-то мелкие кусочки лёгких вылетают с кашлем. С этой болью приходит настоящее, приходит реальность. Видение давно прошло, его отголоски замолкли, и теперь лишь болезненный приступ сотрясает его тело.
- Нет, - наконец, Солдат поднимается. – У меня нет проблем с позвоночником, - его голос твёрд, он снова спокоен, достав из кармана платок, он вытирает кровь и смотрит на разводы на полу. Грязно. Также грязно было в госпиталях. В этих ужасных муравейниках, где копошатся санитары, снуют медсёстры и расхаживают врачи. Где отнимают руки и ноги, где сверкают ланцеты и воняет. Воняет гноем, спиртом, карболкой и смертью. Свежие трупы выносят, а новое мясо поступает в мясорубку.